Р.Евстифеев  100 лет социал-демократии в России.  Проблемы генезиса и политического  развития.   Владимир,   "Владимирская школа", 2000  

Глава II

    В первой главе уже были рассмотрены основные теории, касающиеся развития российской социал-демократии как политического движения, было показано, что большинство из них носили локально-утилитарный характер, не позволяющий говорить о существовании единой теории  российской социал-демократии. Во многом это связано со сложностями самого предмета, размытостью его границ и множеством направлений и течений в российском социал-демократическом движении. С другой стороны, очевидно, что на изучение российской социал-демократии огромное влияние оказывали политические установки исследователей и государства.

    Переплетение идейно-теоретических и объективных российских социально-экономических реалий и дало необходимые предпосылки к  возникновению самого феномена российской социал-демократии,  определило основные узловые моменты ее истории и положения ее концепции, а также во многом определило особенности и подходы к ее исследованию.

Возникновение российской социал-демократии как политического течения происходило не на пустом месте. Особенности развития России конца 19 века, традиции освободительного движения России, получивший особое распространение в это время марксизм и нарождающееся рабочее движение оставили свой отпечаток на развитии социал-демократии.

Необходимо отметить, что возникновение марксистских  кружков в среде  российской интеллигенции, примыкавшей ранее к народникам, может рассматриваться как существование определенной преемственности между революционерами-народниками и социал-демократами. Об этой преемственности прямо заявлялось в Манифесте российской социал-демократической рабочей партии (I съезд РСДРП, 1898г.), в котором провозглашалось, что «социал-демократия идет к цели, ясно намеченной еще славными деятелями «Народной воли» [1] .

Г.В. Плеханов позднее вспоминал, что ко времени образования группы «Освобождение труда» ее будущие члены, как и большинство российских революционеров, пережили увлечение лавризмом и симпатизировали бакунизму, но их опыт практической деятельности не соответствовал этому учению. Плеханов отмечал: «Теория Маркса подобно Ариадниной нити вывела нас из лабиринта противоречий, в которых была наша мысль под влиянием Бакунина» [2] . По свидетельству других участников социал-демократического движения, первое знакомство с идеями Маркса оказало на них также  огромное воздействие [3] .

По существу в конце 19 века в России достигла предельного обострения борьба выбора пути национального развития. Она объективно отражала тот факт, что Россия еще такого выбора не сделала. Перенесение идеологической борьбы в сферу политики и партийную среду еще более усугубляло ситуацию, вело к усилению конфронтации и политической дестабилизации российского общества.

Исследователями уже отмечено, что в начале XX века между различными течениями российской интеллигенции продолжался довольно жесткий спор о приложимости к России зарубежных моделей общественного развития [4] . Среди этих моделей особое место занимало и учение Карла Маркса.

В 80-х годах прошлого века учение Маркса стало чрезвычайно популярно в среде российской интеллигенции. В условиях, когда стали очевидны неудачи революционных попыток народников, появилась теория, которая давала надежду и, что очень важно, методологическую основу для революционных преобразований на новой, объективно обусловленной основе. Неудивительно, что марксизм быстро стал «модным» учением и не быть марксистом было даже «неприлично». Современники отмечали, что «увлеченье марксизмом было в то время повальною болезнью русской интеллигенции» [5] .

В 1883 году в своей работе «Социализм и политическая борьба» Г.В. Плеханов выдвинул тезис о применимости взглядов Маркса и Энгельса к российским реалиям, подчеркивая, что «общие философско-исторические взгляды Маркса…. обнимают всю историю человечества и могут быть неприменимы к России только в случае их общей несостоятельности» [6] . Характерно, что в этой работе Плеханов впервые априорно заявил о теории Маркса как о всеобъемлющей, отражающей всеобщие законы развития. Такая универсальность подкупала российских последователей Маркса и давала надежду на выработку четких целей, задач и методов скорейшего построения социализма в России и во всем мире.

Таким образом, одним из главных источников становления российской социал-демократии являлось не учение Маркса само по себе, а, прежде всего осознание и признание возможности приложения этого учения к ситуации в России, причем, даже не смотря на то, что один из главных выводов Маркса об особой роли рабочего класса в грядущей социалистической революции,  для страны с преимущественно  крестьянским населением выглядел весьма призрачным.

В задачу данной работы не входит выяснение причин такого большого влияния учения Маркса на определенную часть российской интеллигенции, вместе с тем, нельзя не упомянуть об анализе идей Маркса, проведенном французским социологом Р. Ароном, поскольку выводы, сделанные им, чрезвычайно важны для понимания дальнейшей трансформации марксизма на русской почве. Арон подчеркивал, что работы Маркса противоречивы и, следовательно, неизбежно порождают возможность бесконечных комментариев и попыток придания им ортодоксального характера. «Всякая теория, -  пишет Арон,- стремящаяся стать идеологией политического движения или официальной доктриной государства, должна поддаваться упрощению, для простаков, и усложнению, для снобов. Вне всякого сомнения, учение Маркса в высшей степени обнаруживает эти добродетели. Каждый может обнаружить в нем то, что хочет» [7] .

В данном контексте вряд ли справедливо мнение В.Х. Тумаринсона о том, что «зрелый и поздний Маркс, а вместе с ним и Энгельс, стали убежденными социал-демократами» [8] .

Основными идеями Маркса, взятыми на вооружение в тот период российскими интеллигентами, были идеи о неизбежности социализма, о классовой борьбе и об особой роли в ней пролетариата, о необходимости пролетарской революции и диктатуры пролетариата. Однако, восприятие российской социал-демократии этих идей марксизма шло через призму отечественных традиций освободительного движения и российских социально-экономических реалий.

Первые русские марксисты, члены группы «Освобождение труда» еще в 90-х годах 19 века, подвергая критике анархистское отрицание всякой политической борьбы, ближайшей перспективой для России, в соответствии с марксистским учением, считали не социализм, а буржуазно-демократическую революцию, за которой очень скоро должно последовать социальное освобождение пролетариата. Выразителем подобных взглядов стал Г.В.Плеханов, который в своих работах пропагандировал марксизм и необходимость установления буржуазно-демократического строя в России.

Плеханов четко разграничивал демократический и социалистический этапы революции, подчеркивая, что единственной «нефантастической целью» русских революционеров на первом этапе может быть только борьба за демократическую конституцию страны и выработка элементов для создания рабочей социалистической партии. При этом революционной силой, которая покончит с бесправием и эксплуатацией в России, как и на Западе, Плеханов считал промышленных рабочих, обладающих по сравнению с крестьянством «большим развитием, более высокими потребностями и более широким кругозором» [9] .

    По подсчетам авторов энциклопедии «Политические партии России» в стране в период первой русской революции действовало 16 социал-демократических партий, причем их абсолютное большинство приходилось на долю национальных партийных формирований [10] . Однозначно можно сказать, что среди этих партий наиболее влиятельной, сосредоточившей лучшие интеллектуальные силы была Российская социал-демократическая рабочая партия, созданная в 1898 году.

    Уже на I съезде РСДРП (1898г.) проявились первые противоречия в среде российских социал-демократов. Обусловлены они были тем, что теория Маркса представляла собой сложную систему, различные пласты которой давали возможность по-разному подходить к проблемам революционного переустройства общества. Один из лучших знатоков марксизма немецкий социал-демократ Карл Каутский в 1933 году писал, что сам Маркс не боялся ничего больше, чем дегенерации его школы в жесткую секту, добавляя, что марксизм родился одновременно со смертью Маркса [11] .

Разнообразие трактовок идей Маркса привело к рождению двух направлений в европейской социал-демократии: революционному и реформистскому, между которыми велась напряженная борьба,  оказавшая значительное влияние и на развитие российской социал-демократии.

    Известно, что в европейской социал-демократии первоначально доминировало представление об исторической неизбежности социалистической революции как средства перехода от капитализма к социализму. Однако в конце 90-х годов прошлого века Э.Бернштейн поставил под сомнение целый ряд положений революционного марксизма – об обострении и углублении внутренних противоречий в процессе развития капитализма, о разрешении конфликта путем насильственной ликвидации власти буржуазии в ходе классовой борьбы и социальной революции. Бернштейн отметил, что внутри капитализма начали возникать «средства приспособления» к новым условиям.

    Решения I съезда РСДРП, на котором главнейшей задачей новой партии было признано завоевание политической свободы, вызвали противоречивые отклики социал-демократических организаций, часть из которых, находясь под влиянием так называемого «экономизма», видели цель своей деятельности не в политической борьбе, а в борьбе за экономические права пролетариата [12] .

    В первой программе РСДРП, написанной Г.В. Плехановым и В.И. Лениным (1903 г.), подтверждалась необходимость первоначальной буржуазно-демократической революции, причем именно там достаточно подробно определялись первоочередные, демократические задачи («программа – минимум»). В связи с предметом данного исследования нужно отметить, что в программе подчеркивалось необходимость свержения самодержавия и созыва избранного народом Учредительного собрания, призванного объявить Россию демократической республикой, и принятия конституции [13] .

    Собственно говоря, сама программа РСДРП и содержала основные положения этой конституции. Важно отметить, что в ней, прежде всего, декларировалось «самодержавие народа» – то есть сосредоточение всей верховной власти в руках однопалатного законодательного собрания, избираемого на два года на основе демократической системы выборов. Провозглашались также неограниченная свобода совести, слова, печати, собраний, стачек и союзов, политическое и гражданское равноправие, широкое местное самоуправление.

    Однако, уже в этой программе прослеживается идея подчинения демократических задач более высокой – социалистической цели. Иллюзии близости социализма при отсутствии в России исторического опыта представительной демократии порождали экстремистские черты во взглядах на соотношение революции и реформизма, авторитарности и демократизма. 

    Можно отметить, что российская социал-демократия как политическое движение достаточно долго жила и действовала по своей первой программе, принятой в 1903 году. Вплоть до свержения самодержавия все направления социал-демократии придерживались этой программы, которая, впрочем, формально не меняясь, «подправлялась» и конкретизировалась на различных партийных форумах. 

    Однако, несмотря на общепризнанную программу, дальнейшее развитие социал-демократического движения показало наличие серьезных разногласий в целях, формах  и методах достижения социализма.

Особенно рельефно эти противоречия внутри российской социал-демократии выразились при организационном оформлении партии по следующим вопросам

-  соотношение централизма и демократии  в политической партии

- формы и методы достижения политических целей, в частности отношение социал-демократии к деятельности в российском парламенте.

Эволюционируя от малочисленных, замкнутых в себе, разрозненных кружков, не имевших достаточно четких, ясных программных и тактических принципов, к организации,  возглавившей в 1896 году  массовое стачечное движение петербургского пролетариата социал-демократия встала перед острым и насущным вопросом -  создание собственной организации.

В российском освободительном движении конца 19 века существовала устойчивая традиция революционных организаций народнического толка, ориентированных на якобинизм, захват власти, диктатуру «во имя спасения народа» (отметим также, что речь идет, прежде всего, о нелегальных организациях). Очевидно, что данная традиция частично была воспринята социал-демократами и оказывала серьезное влияние на генезис  социал-демократии и развитие теоретических положений ее концепции. Не случайно организации «Земля и воля», «Народная воля»,  П.Н. Ткачева, С.Г. Нечаева впоследствии называли чуть ли не идейными предшественниками большевизма [14] .

    Вместе с тем, российские социал-демократы  имели перед глазами и опыт родственных партий западной Европы. Эти партии  возникли в 70-90 годах девятнадцатого века в условиях сравнительно мирного развития капитализма, когда полоса буржуазно-демократических революций на Западе осталась позади. В западных странах сложился поэтому в основном парламентский тип социал-демократических партий, ориентированных на парламентские, легальные формы борьбы. Ф. Энгельс по этому поводу отмечал, что «легальная деятельность привела к тому, что кое-кто стал думать, будто для достижения окончательной победы пролетариата уже не нужно ничего другого» [15] .

Характерно, что в самых первых документах российских социал-демократов организационные принципы построения партии практически не обсуждались. В программе группы «Освобождение труда» (1883 – 1884) мы находим лишь упоминание об организации социал-демократов, без расшифровки основных характеристик этой организации как реально существующих, так и желаемых. Автор данной программы, Г.В. Плеханов, особо подчеркивал значение международного социалистического движения, безусловной частью которого считали себя члены группы «Освобождение труда» [16] . Данные положения были в общих чертах подтверждены в написанном им в 1887 году проекте программы русских социал-демократов. Однако, существенным шагом вперед было то, что впервые в программе было заявлено:  «русские социал-демократы считают первой и главнейшей своей обязанностью образование революционной рабочей партии» [17] .

Решения I съезда РСДРП не привели к созданию сколько-нибудь устойчивой организации. Во многом это обусловлено тем, что решения съезда предоставили большую самостоятельность местным организациям, дав им право выполнять постановления исполнительного органа партии - Центрального Комитета - в той форме, которую они найдут подходящей в местных условиях. Причем в исключительных случаях они могли отказаться выполнять постановления ЦК, известив его о причине отказа. По всем другим вопросам они могли действовать самостоятельно. Наибольшая самостоятельность была предоставлена Общееврейскому рабочему союзу в России и Польше (Бунд), который был признан съездом автономной организацией, самостоятельной в вопросах, касающихся специально еврейского пролетариата [18] .

Высшим органом партии признавался съезд представителей местных комитетов. Полномочия же Центрального Комитета были довольно ограниченными: Центральный Комитет должен был действовать под контролем и по указаниям, даваемым съездами партии.  На ЦК возлагалась обязанность заботиться о планомерности развития партии (распределения сил и средств, выставление и проведение однообразных требований и т.д.). По всем вопросам, допускающим отсрочку, ЦК обязан был

обращаться за указаниями к съезду партии; по вопросам, не допускающим отсрочки, ЦК, поступая самостоятельно по единогласному решению, должен был отчитываться о сделанном ближайшему съезду партии [19] .

Известно, что манифест социал-демократии к I  съезду был написан П.Б.Струве, будущим главой так называемых «легальных марксистов» и одним из основных критиков большевизма. В своей работе он постарался отразить как собственные взгляды на развитие социал-демократии, так  и идеи и настроения представителей местных организаций, участвовавших в съезде. Принципы формирования социал-демократической партии, выраженные в документах I съезда, можно характеризовать как вполне демократические, близкие западноевропейской модели социал-демократической организации. Однако, следует учитывать и тот факт, что эта «демократичность» возникала во многом  из-за того, что для местных партийных организаций того времени была характерна боязнь потерять собственную самостоятельность, что выражалось в их противостоянии централизации партии.

Стоит прислушаться  к замечанию  активного участника социал-демократического движения М.Н. Лядова о том, что сами местные организации, принимавшие участие в I  съезде «были построены на принципах строгой централизации. У себя, на местах, они энергично боролись против всякой попытки ограничения своей руководящей роли. Но, съехавшись на съезд и приступив к выработке общепартийного устава, эти строгие централисты сразу проявили поразительную боязнь партийной централизации, создания действительно дееспособного центра» [20] .

    После I съезда, в условиях преследования со стороны полиции, подпольного положения партии наиболее эффективным принципом и методом организации становился  жесткий централизм. Однако сам процесс создания централизованной иерархичной структуры не мог проходить без споров и дискуссий хотя бы потому, что в этот период в партии не было единственного, всеми признанного лидера. Напряженность этих споров и дискуссий усиливалась и из-за того, что существовала достаточное количество социал-демократов, которые считали, что партия «может развиваться только в демократических формах организации» [21] .

    Таким образом,  уже на ранней стадии генезиса политической партии  в российской социал-демократии возникли споры по организационным принципам. Причем, можно выделить, по крайней мере, два этапа развития этих споров.

На первом этапе (1900 – 1903 гг.) дискуссии велись о самой необходимости партии. С одной стороны стояла группа социал-демократов (П.Аксельрод, В.Засулич, В.Ленин, Ю.Мартов, Г.Плеханов, А. Потресов),  в конце августа 1900 года объединившаяся для выпуска социал-демократической газеты «Искра» и  призывавшие: «русские социал-демократы должны сплотиться и направить все усилия на создание крепкой партии, борющейся под единым знаменем революционной социал-демократии» [22] . Противоположные позиции были высказаны в документе «Credo», автором которого была   Е.Д. Кускова. Для этого документа характерна ориентированность на опыт германской социал-демократической партии, на автономию и относительно большую самостоятельность местных партийных комитетов. Авторы «Credo» провозглашали: «марксизм нетерпимый, марксизм отрицающий, марксизм примитивный … уступит место марксизму демократическому»; по их мнению, партия должна измениться, признать общество, «ее узко-корпоративные, в большинстве случаев сектантские, задачи» должны расшириться до задач общественных, и тогда «ее стремление к захвату власти преобразуется в стремление к изменению и реформированию современного общества в демократическом направлении» [23] .

    На втором этапе, когда вопрос о необходимости социал-демократической партии уже был решен в сознании интеллигенции  положительно, возникла необходимость в определении принципов построения политической организации. Естественным образом возникшая дихотомия  «демократизм – централизм»          решалась социал-демократами по-разному.

В частности, В.И.Ленин, посвятил организационным проблемам партии немало страниц своих работ. Отвечая, в частности, на требования демократического построения партии, Ленин писал, что «широкий демократизм партийной организации в потемках самодержавия, при господстве жандармского подбора, есть лишь пустая и вредная игрушка» [24] .

    Материализацией всех споров и дискуссий вокруг организационного оформления партии стала дискуссия по проектам Программы и Устава РСДРП на II съезде российской социал-демократии.

В советской историографии достаточно хорошо освещены идеи В.И.Ленина об организационном устройстве российской социал-демократии [25] , однако прежде чем говорить об иных точках зрения на этот вопрос,  есть смысл кратко обрисовать взгляды Ленина.

Ленин, разрабатывая свой проект устава РСДРП, определял, что при наличии  верховного органа  - партийного съезда, в партии должны были быть два руководящих органа, Центральный орган, для идейного руководства, и Центральный Комитет, для практического руководства движением. Согласно Ленину Центральный Комитет объединяет и направляет всю практическую деятельность партии, утверждает новые комитеты и союзы комитетов. Все местные партийные организации, признанные партией, ведают делами, относящимися специально и исключительно  к данной местности, данному району, к данному национальному движению или данной функции, особо порученной этой группе. При этом подчеркивалось, что они обязаны подчиняться постановлениям Центрального Комитета и Центрального Органа, давать средства в центральную партийную кассу в размерах, определенных Центральным Комитетом. Объединять деятельность двух центров должен был Совет партии. В ленинском проекте Устава Совету партии отводилась вполне определенная, довольно ограниченная роль: решать дела о пререканиях или разногласиях между редакцией ЦО и ЦК в области вопросов общеорганизационных и тактических, на Совет партии также возлагалась обязанность возобновлять ЦК в случае полного его провала [26] .

Интересно отметить, что в Уставе, принятом съездом, Совет партии объявлялся высшим учреждением партии (наряду с верховным органом – съездом), который согласовывает и объединяет деятельность ЦК и редакции ЦО, представляет партию в сношениях с другими партиями [27] . Таким образом, нельзя не признать, что ленинский проект в части устройства руководящих органов партии носил более реальный, сбалансированный  характер, тогда как в уставе, принятом съездом, изначально закладывались противоречия между верховным органом партии и высшим учреждением партии, что вело к ослаблению организационной структуры партии. Характерно, что  в следующих редакциях устава партии такой орган, как Совет партии, вообще не упоминался.

    По мысли Ленина каждая местная социал-демократическая организация должна была состоять, во-первых, из районных групп и заводских подкомитетов, во-вторых, из групп и кружков при самом комитете для обслуживания разных сторон движения. Она должна была включать руководящее ядро и широкую сеть периферийных кружков и групп. Ядро партии составляют профессиональные революционеры, полностью посвятившие себя делу революции. Организация профессиональных революционеров должна быть максимально узкой.

Таким образом, в отличие от решений I съезда РСДРП, создавалась жестко централизованная партия с твердой дисциплиной и подчинением всех местных организаций центральным органам.

    В данном контексте не очень большим преувеличением выглядит высказывание Д.Гейера о том, что «для Ленина социал-демократия означала не соединение социализма с рабочим движением, а социализм плюс организация» [28] .

Вместе с тем, выступая против аморфности, характерной для западноевропейских партий, В.И. Ленин понимал и опасности централизации, связанные с ослаблением контроля за деятельностью руководителей со стороны остальных членов партии, и осознавал, что «строгая централизация слишком легко может погубить дело, если случайно в центре окажется наделенное огромной властью неспособное лицо» [29] .

    Нельзя сказать, что Ленин и его сторонник вообще отрицали демократические принципы, скорее их стремление к централизму носило утилитарный характер, как наиболее эффективный метод партийного строительства в сложившейся ситуации. Сознавая все опасности жесткой централизации, В.И. Ленин настаивал на введение в партийную организацию элементов демократизма, таких как партийные собрания, дискуссии, обсуждения насущных вопросов социал-демократического движения в партийной печати, отчеты низовых звеньев перед партийными комитетами.

Ленинские идеи, изложенные еще до съезда в работе «Что делать», воспринимались социал-демократами по разному. Наряду с одобрением существовала и точка зрения о невозможности организации партии на заговорщической, бланкистской основе. Выразителем подобных взглядов стал Ю.О. Мартов, один из создателей наряду с Лениным петербургского «Союза освобождения рабочего класса».

Для Мартова организационные идеи Ленина являются ничем иным как отклонением от марксизма. Мартов резко выступал против  диктаторского перерождения партии, против возвышения партии над массами. Увлечение политицизмом, неправильные представления о взаимоотношениях между партией и массами, сектанский характер организации – все это, по мнению Мартова, вело к проникновению в социал-демократию заговорщицких взглядов [30] , к «проведению глубокой борозды между руководящими элементами движения и рабочей массой, между деятельностью замкнутой партии и широкой борьбой рабочего класса» [31] .  Предложенная Мартовым модель взаимоотношения партии и ее членов была довольно близка к модели многих партий II Интернационала.

Соглашаясь в основном с Мартовым А.Н., Потресов видел в представлениях Ленина о партии и революции  чисто народническую подмену инициативы народа инициативой революционной интеллигенции [32] .

Ввиду наличия различных подходов к организационным принципам построения партии на II съезде РСДРП развернулась широкая дискуссия по этому вопросу. В ходе дискуссии разногласия между сторонниками идей Ленина  и приверженцами «демократического принципа организации партии» (Мартов, Акимов, Потресов, Аксельрод) обрели характер непримиримых противоречий. Наиболее острые разногласия выявились при обсуждении §1 Устава, в котором были сформулированы положения о членстве в партии.

Как известно на съезде был принят вариант Устава, признающий членом партии всякого, «принимающего ее программу, поддерживающего партию материальными средствами и оказывающего ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций» [33] .

Ленин предложил другой вариант: членом партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию как материально, так и личным участием в работе одной из партийных организаций.

Споры по этому вопросу показали, что среди социал-демократов существует, по крайней мере, два толкования термина «партия». Характерно, что это был один из первых документально зафиксированных случаев, когда разногласия в среде социал-демократии возникали из-за наделения общеполитических терминов различными смыслами, причем каждая из сторон настаивала именно на своем понимании. Впоследствии такое положение дел привело к тому, что, формально говоря на одном языке и, употребляя марксистскую терминологию, различные течения российской социал-демократии далеко отошли друг от друга в том, что вкладывали они в свои слова. Подтверждением этому служат слова   М.Н.Лядова, написанные после V съезда РСДРП (1907): «Мы с ними (меньшевиками – Р.Е.) говорили на совершенно разных языках и не могли понять друг друга» [34] .

П.Б. Аксельрод в своем выступлении на II съезде РСДРП попытался дать объяснение данному обстоятельству, призвав делегатов съезда разграничить понятия «партия» и «организация». Аксельрод полагал, что смешение этих двух понятий опасно и может оставить вне партии многих людей, придерживающихся социал-демократических убеждений [35] . Очевидно Аксельрод связывал понятие «партии как организации» с ленинским вариантом §1 Устава.

Интересно отметить, что Ю.О. Мартов в своем содокладе к докладу В.И. Ленина о II съезде РСДРП (на II съезде Заграничной лиги русской революционной социал-демократии), раскрывая свое понимание сути сложившихся разногласий, отметил, что «мы, может быть, разно понимаем само слово «организация» [36] .

Ключом к пониманию сложившейся ситуации кроме официальных документов и материалов могут служить и документы мемуарного характера. Так, Л.Д. Троцкий, бывший участник II съезда, впоследствии давал следующие объяснения: «Ленин настаивал на том, чтоб отождествлять партию с нелегальной организацией. Мартов хотел, чтоб членом партии считались и те, которые работают под руководством нелегальной организации» [37] . Очевидно, что для участников съезда существование социал-демократической партии напрямую связывалось с существованием нелегальной организации (ввиду реально сложившейся ситуации в России; ведь даже съезд пришлось проводить за ее пределами). Таким образом, хотя в §1 Устава не присутствует определение «нелегальная организация», участники съезда читали слово «партия» именно как «нелегальная организация», отсюда особенные требования к этой организации и невозможность для Ленина и его сторонников расширять круг лиц, участвующих  в  партийной (нелегальной) работе.

Предложенная Мартовым формулировка первого параграфа устава партии говорила о его понимании партии как более широкого понятия (по сравнению с ленинским), приближающим российскую социал-демократическую партию  к пролетарской массовой организации  европейского образца, то есть вариант Мартова предполагал создание, если не  легальной, то полулегальной партии. Таким образом, суть предложений Мартова - частичная легализация деятельности партии.

Интересно отметить, что немного позднее  и Ленин и Мартов посвятили специальные работы вопросу классификации российских политических партий [38] . Обе работы были написаны почти в одно время, в августе-сентябре 1906 года, однако их отличают различные подходы. Ленин классифицировал политические партии России по классовому признаку, Мартов – по отношению партий к самодержавию. Потому для Мартова «партия – это союз единомыслящих, ставящих себе одни и те же цели  и сговорившихся соединить свои силы для согласной деятельности в государственной жизни». Интересно, что определение Мартова близко к классическому либеральному определению политической партии, данному Э.Берком: партия – это группа людей, придерживающихся общих принципов и объединившихся для обеспечения совместными усилиями национальных интересов [39] . 

Тем не менее, несмотря на различия, авторы достаточно схоже формулировали сущность борьбы политических партий: Ленин видел в борьбе партий полное и оформленное выражение политической борьбы классов, Мартов – «борьбу между разными классами современного общества за свои интересы».

    Характерно, что Мартов объединял либералов и революционеров общим понятием «левые партии», тогда как Ленин включал в «левый блок» только социал-демократов и эсеров.

Острая борьба, развернувшаяся на съезде и после него вокруг различных трактовок первого абзаца Устава, показывают, что за этими словами стояло нечто большее, чем просто редакционные правки. Вместе с тем вряд ли правомерно интерпретировать эти разногласия как борьбу между «централистской» и «демократической» частями партии. Спор между большевиками и меньшевиками на II съезде и после него велся о степени централизации партии, о соотношении демократизма и авторитаризма, о возможности привлечения в партию широкого круга лиц и, таким образом, расширения поля и методов деятельности партии. Сама необходимость создания организационной основы партии не отрицалась. Сторонники Ленина и Мартова одинаково остро выступали против идеи аморфной, размытой организации «экономистов» и «легальных марксистов».

Однако, период после II съезда партии не стал периодом сближения двух близких позиций, напротив, противоречия в понимании организационных принципов построения партии еще более обострились. Во многом это обусловлено тем, что менялась ситуация, в которой приходилось действовать партии, в соответствии с этим менялись и требования, предъявляемые к организации.

Однако, необходимо учитывать, что в борьбе за организационные принципы построения партии присутствовал и момент борьбы за власть в партии. Сторонники Мартова не жалели сил для того, чтобы представить Ленина почти диктатором, приверженцем антидемократических, формально-бюрократических методов, причем зачастую намеренно сгущали краски. 

Так, А.Н. Потресов  чуть позднее писал о Ленине : «Мы проглядели, как во взглядах этого субъективно преданнейшего адепта Маркса, исподволь сформировалось представление о партии и ее роли в рабочем движении, которое шло радикально в разрез со всей марксистско-общественной концепцией и противоречило всему духу международной социал-демократии… Ведь специфические идеи Ленина определились лишь позже: только примерно с 1905 года датируется первый шаг в его эволюции, за которым второй и третий относятся уже к эпохе мировой войны» [40] .

Весьма показательно, что именно Потресов, прочитав книгу Ленина «Что делать» в 1902 году, направил последнему восторженное письмо: «Два раза сплошь и подряд прочел книжку и могу только поздравить ее автора. Общее впечатление – превосходное. Не сомневаюсь, что книжка будет иметь большой успех и сыграет роль организатора» [41] .

Активно выступали против ленинской концепции партии Плеханов, Мартов, Аксельрод, особенно эксплуатируя тезис о «военной», «полуполицейской» организации» партии, об «упрощенной копии или карикатуре бюрократическо-самодержавной системы нашего министерства внутренних дел» [42] .

Н.Жордания представлял организационную систему партии в виде военной организации «с главным штабом – редакцией – во главе с подчиненными ему  офицерами – профессиональными революционерами,  - а солдаты найдутся  из рабочих во время движения» [43] .

Не оставался в долгу и Ленин, обвиняя своих оппонентов в «мелкобуржуазности», не позволяющей им понять  и принять необходимость дисциплины и организации. Позднее Ленин и большевики использовали более резкие  ярлыки для характеристики других направлений социал-демократического движения.

Дальнейшее развитие событий показало, что эти различий в понимании места и роли политической партии между большевиками и меньшевиками сохранялись даже в периоды их относительного мирного существования в рамках единой организации.

Стоит отметить, что в последнее время довольно распространена точка зрения, что меньшевистское направление целиком ориентировалось на западноевропейский (германский) опыт социал-демократии. Не отрицая в целом такого утверждения, хотелось бы снизить его категоричность. Сторонники Ленина и Мартова в начале 20 века одинаково положительно относились к опыту немецкой социал-демократии. Оба направления социал-демократии отдавали должное всему позитивному, накопленному в вопросах партийного строительства во II Интернационале. Однако в дальнейшем динамика развития концепции социал-демократической партии у большевиков и меньшевиков  была различной и разнонаправленной.

Итоги первой русской революции показали необходимость серьезных перемен в партии. Это признавали как большевики, так и меньшевики. Представители меньшевистского направления социал-демократии неоднократно подчеркивали необходимость создания самоуправляющейся организации  пролетариата, противопоставляя ее организации, управляемой сверху небольшой группой лиц.

На первой общерусской конференции в Женеве (апрель, 1905г.), созванной в противовес III съезду РСДРП,  меньшевики признавали: «События последнего времени свидетельствуют о том, что РСДРП является громадной политической силой, оказывающей крупное влияние на все более широкие слои рабочего класса. Но эти же события показали, что политическое влияние социал-демократии не находит своего отчетливого выражения в соответствующем развитии самой партии как самоуправляющейся социал-демократической организации пролетарского авангарда» [44] .

Однако, путь к такой самоуправляющейся организации не был прямым. По всей видимости, российские реалии все же оказывали свое направляющее воздействие. Так, на той же меньшевистской конференции в Женеве, делегаты, отмечая, что назрела необходимость демократизации, особенно в местных органах, приняли резолюцию об организационном устройстве партии, в которой фактически вернулись к ленинской трактовке §1 Устава партии [45] .

Такая непоследовательность,  нерешительность, в конце концов привела меньшевистское направление в социал-демократии к очень серьезному чисто организационному кризису, связанному с центробежными тенденциями и неспособностью меньшевистских лидеров что-либо им противопоставить

    Среди меньшевиков появлялось много различных направлений, групп, и только признание ими общей программы  РСДРП позволяло сделать вывод о единой социал-демократической партии. Тем не менее, в 1910 году на страницах газеты «Наша Заря» А.Н. Потресов заявлял, что «прежнюю партию никто не ликвидирует, потому что как цельной и организованной иерархии учреждений ее уже нет, есть только разрозненные обломки былого, да еще известное идейное наследство» [46] .

Такие, явно нигилистические, настроения одного из лидеров меньшевистского направления не могли способствовать укреплению партии.

В конце концов, такое понимание и воплощение организационных идей привело к тому, что положение в меньшевистской партии к 1917 году было близко к катастрофическому, приближалось, по выражению Ю.О. Мартова, к «положению, подобному гражданской войне» [47] .

    Центральные учреждения РСДРП оказались лишенными возможности регулировать партийную политику, влиять на партийную работу на местах, почти ни одна из меньшевистских группировок не считалась с партийной дисциплиной. О разброде, царящем в меньшевистской партии, достаточно красноречиво говорит тот факт, что на выборах в Учредительное собрание в ряде мест выставлялось по два противостоящих друг другу списка кандидатур от РСДРП [48] .

Большевистское понимание концепции социал-демократической партии также менялось. Если в начале 20 века Ленин признавал, что германская социал-демократия была ближе всего к такой партии, которая нужна революционному пролетариату, чтобы победить [49] , то в период после 1907 года Ленин начинает борьбу за несколько иной тип партии.

О характере произошедших изменений можно судить по новой редакции Устава партии, принятой на III съезде РСДРП, в котором принимали участие в основном большевики. Для этого документа характерны  возвращение к ленинскому варианту  §1, были также существенно повышены права ЦК, причем многие нормы взяты из проекта Устава, предложенного Лениным II съезду РСДРП (ЦК представляет партию в сношениях с другими партиями, назначает ответственного редактора ЦО из своих рядов и т.д. [50] ).   

Таким образом, большевистская линия в организации партии проявлялась в усилении роли Центрального Комитета, в сосредоточении в его руках управления партией.

В 1913 году в статье «Как В. Засулич убивает ликвидаторство» Ленин впервые употребил термин «новый тип партии» по отношению к  «открытой партии» меньшевиков, противопоставив ему «старый испытанный тип» пролетарской партии, под которой подразумевалась самостоятельная революционная социал-демократическая партия [51] .

Принципиально иную трактовку вопроса о новой пролетарской партии Ленин дал в годы первой мировой войны. Раскол международного рабочего движения и крах II Интернационала вызвали необходимость размежевания с партиями, вставшими на путь социал-реформизма. В 1917 году Ленин отмечал необходимость систематической работы «над партией нового типа, ни в коем случае не a la  II Интернационала», подчеркивая: «Ни за что снова по типу II Интернационала! Ни за что с Каутским!» [52] .

    Главными признаками такой новой партии Ленин считал ее освобождение от сторонников реформизма, способность возглавить революционную борьбу пролетариата за власть, идейно-организационное единство и построение по принципу демократического централизма, тесную связь с рабочим классом и всем народом.             

Таким образом, в среде российской социал-демократии сложилось, по крайней мере, два подхода к пониманию партии. Первый, который можно считать более традиционным для Западной Европы, представляли меньшевики, второй – большевики.

При всех различиях в организационных принципах построения партии, между двумя подходами было и общее – понимание необходимости такой партии для пролетариата и России в целом.

Вместе с тем, линия раскола между большевиками и меньшевиками, явно различимая в организационном вопросе, на самом деле имеет более глубокие корни. Вряд ли правомерно сводить это противостояние лишь к борьбе оппортунистического и революционного направлений в социал-демократии. Сами по себе такие определения не объясняют смысл возникших противоречий. Нельзя полностью согласиться и с теми авторами, которые видят в меньшевиках верных последователей германской социал-демократии. На самом деле реальность была намного сложнее готовых схем. Как было показано выше и большевики, и меньшевики что-то брали от опыта западноевропейской социал-демократии, и что-то отвергали. Речь может идти лишь о приложении конкретного опыта, конкретных принципах (например, отношение к парламентаризму).         

Представляется также важным и то, что споры и дискуссии вокруг организационного вопроса, подчас достаточно жесткие и резкие, доказывают, что большевики и меньшевики существовали в рамках единого политического движения, действовали на одном политическом поле, в одном  пространстве. Более того, чисто формально это была одна партия, с одной, признаваемой всеми программой (до 1917 года).

Однако, социально-экономические и политические реалии России требовали от этой политической партии подчас очень оперативных, жестких и точных решений и действий, которые  не могли не вызывать споров и дискуссий.

Одним из важнейших вопросов для выявления концепции политической партии, кроме организационного, является и вопрос о формах и методах достижения своих политических целей.

Специфические российские условия разделили  вопрос о формах участия партии в политической борьбе на две части: действия легального характера и нелегальные, подпольные действия, направленные на изменение существующего политического режима. Социал-демократия как политическая партия с конца 19 века пережила целый ряд периодов как легальной деятельности, так и деятельности вне закона. Однако, даже во время своего признанного законом существования социал-демократическая партия не отступалась от традиционных, характерных для подполья, действий. Таким образом, эти две основные формы не всегда противопоставлялись, существовали как бы параллельно и взаимодополняли друг друга, находясь в сложном диалектическом единстве-противоречии.

Как уже указывалось выше, в отечественной историографии достаточно подробно освещена деятельность социал-демократии как революционной (нелегальной) организации, однако, для понимания сути концепции социал-демократии как политической партии, особенно в соотнесении с современным этапом развития этого политического движения,  представляется очень важным изучение ее взаимоотношения  с нарождающейся российской системой парламентаризма.

Это особенно важно потому, что российская действительность не позволила политическим партиям развиваться по западноевропейскому пути, то есть одновременно с развитием парламентаризма и всеобщего избирательного права. Вовлеченность широких масс населения в процесс партийного строительства была чрезвычайно низкой для всех типов российских партий.

Большинство социал-демократических партий Европы конца 19 века, так или иначе, вынуждены были решать данный вопрос: участвовать или не участвовать в парламентских выборах. Западноевропейский опыт показывал весьма различные  примеры использования парламентаризма социал-демократией: от якобинства, с его революционными методами расправы с феодализмом,  до массовых рабочих партий, полностью вошедших в буржуазную парламентскую систему.  Вследствие этого отношение российской социал-демократии к парламентаризму, возникавшему на отечественной почве, варьировалось в довольно широком диапазоне, от причисления парламентаризма к вечным ценностям культуры, которые должны быть унаследованы передовым борцом за их утверждение – рабочим классом [53] , до моделирования ситуации, когда социал-демократы ради успеха революции пойдут на разгон парламента в случае неудачных для них выборов [54] . Причем оба этих полярных мнения высказывались видными деятелями социал-демократического движения (первое принадлежит А.Н. Потресову, второе – Г.В. Плеханову) и разделялись многими членами партии. 

    Как уже было сказано выше, сильнейшей среди западноевропейских социал-демократических партий и признанным «образцом» была Германская социал-демократическая партия. В конце 19 века эта партия, столкнувшись с важным теоретическим и практическим вопросом – участвовать ли в парламентских выборах,  в конце концов, решила для себя этот вопрос положительно, аргументируя свое решение тем, что таким образом она оказывалась  в состоянии принести непосредственную пользу своим избирателям. Со временем, с расширением избирательных прав и при достаточном политическом воспитании большинство своим голосованием должно было привести их к власти, а, оказавшись у власти, партия смогла бы законодательным путем покончить с капитализмом и установить социалистическое общество. Выбор такого «непрямого» парламентского долгого пути к своей цели – установление социализма – основывался на двух принципиальных посылках. Первое, это идея идущая от эпохи Просвещения о рациональности человека, согласно которой все люди действуют согласно своему рациональному интересу при условии, что у них есть возможность и надлежащее образование для правильного понимания этого интереса. Второе, идея о том, что прогресс неизбежен и поэтому история на стороне социалистического дела [55] .

    Эти идеи плюс развитие парламентских систем в государствах Западной Европы привели западную социал-демократию к некоторому изменению марксистских идей. Выразителем этих изменений стал немецкий социал-демократ Э.Бернштейн, который в начале века утверждал, что стоять за идею диктатуры пролетариата не имеет смысла, когда представители социал-демократии становятся на почву парламентской деятельности [56] . Таким образом, по Бернштейну «социал-демократия никому ни в совокупности, ни в отдельности не угрожает, а, кроме того, и не мечтает вовсе о насильственной революции против совокупности непролетариата».

    Для более объективного понимания сущности отношения российской социал-демократии  к парламентаризму необходимо еще раз подчеркнуть, что подобная аргументация социал-демократических партий Европы превратила их, в конце концов, из революционной силы просто в вариант почти либеральных партий. Хотя многие из этих партий еще говорили на революционном языке, они уже не рассматривали революцию с точки зрения необходимости применения какой бы то ни было силы. В условиях же когда социал-демократические партии в целом выступали на выборах весьма слабо,  перспектива скорого построения социалистического общества была довольно призрачной.

 Таким образом,  непосредственное знакомство с парламентаризмом в странах Западной Европы вызывало у социал-демократов России, определивших своей целью свержение самодержавия, скорее скептическую реакцию, наталкивая на мысли об исчерпанности буржуазной демократии. Тем более, что российские условия в конце 19 начале - 20 веков не предполагали скорого развития парламентаризма.

В программных документах российской социал-демократии конца 19 века, начиная с программы группы «Освобождения труда», вопрос о парламентской деятельности социал-демократов принципиально не затрагивался. Вместе с тем, как уже отмечалось выше, вплоть до 1917 года одной из основных задач социал-демократии (после задачи свержения самодержавия) был  созыв избранного народом Учредительного Собрания, которое должно было установить в России демократическую республику.

Однако, признание социал-демократами необходимости и принципиальной значимости выборного законодательного органа (парламента) для политического развития России носило своеобразный характер.

Выступая на II съезде РСДРП, Г.В. Плеханов высказал мнение, поддержанное большинством делегатов и впоследствии в большевистской литературе названное «золотыми словами Плеханова» [57] : «Успех революции – высший закон… Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал хороший парламент, то нам следовало сделать его долгим парламентом; а если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели» [58] .

Таким образом, за словами программных документов партии о необходимости созыва Учредительного собрания стояла уверенность большинства социал-демократов в том, что парламентаризм не является универсальной ценностью и его «полезность» может быть оценена партией, исходя из главной цели – революции. Такой вывод, проистекающий не из самой программы партии, а из хода дискуссии на съезде, приводит к необходимости с особой осторожностью подходить ко всем документам социал-демократии, имея в виду, что за современным прочтением документов могут скрываться  убеждения и установки, не выраженные на бумаге, но как бы скрытые внутри тех или иных терминов.

До тех пор пока ближайшей задачей социал-демократов оставалось установление демократической республики, лозунг созыва Учредительного собрания стабильно занимал значительное место в социал-демократической пропаганде и агитации.

Особенно наглядно это проявилось в период так называемой «банкетной кампании»  1904 – начала 1905 годов, когда редакция «Искры» поставила задачу требовать «избранного всенародным голосованием, на основе всеобщей, равной и прямой подачи голосов, Учредительного Собрания», которое должно было выработать конституцию страны» [59] . В заявлении редакции говорилось также о том, что «надо добиться, чтобы, не довольствуясь обычным лозунгом: «Долой самодержавие!», масса дополняла его криком: «Да здравствует всенародное Учредительное Собрание!» [60] .

В условиях революции в 1905 – 1906 гг. большевики настаивали на том, что созыв Учредительного Собрания  произойдет «прямым», а не «зигзагообразным» путем, то есть через вооруженное восстание. Ограничение монархии отвергалось как не отвечающее интересам пролетариата. Поэтому лозунг Учредительного собрания  противопоставлялся не только попытке созвать законовещательную «булыгинскую» думу, но и I Государственной Думе. Выборы в нее большевики бойкотировали, утверждая, что «народное представительство есть нуль, если оно не полновластно, если его созвала старая власть, если рядом с ним цела еще старая власть» [61] .

Следует отметить, что резкий подъем революционного движения в августе-сентябре 1905 года заставил высказаться за активный бойкот думы не только большевиков, но также и эсеров и некоторые другие  организации (Всероссийский крестьянский союз, Всероссийский съезд учителей), а также Союз союзов, объединявший более десятка профессионально-политических союзов либерально-демократической интеллигенции [62] .

Меньшевистская часть социал-демократов настаивала в этот период на проведении параллельно с официальными выборами в Думу выборов в органы революционного местного самоуправления и в так называемую «Народную думу» с перспективой последующей замены депутатов царской Думы этими подлинно народными избранниками [63] . П.Б. Аксельрод в июле 1905 года предложил созвать в преддверии выборов в «Булыгинскую Думу» рабочий конгресс и создать на нем параллельно с РСДРП широкую пролетарскую организацию во главе с центральным клубом, в задачу которого входил бы контроль за будущей Думой и реорганизация подпольной социал-демократической партии в широкую и легальную массовую рабочую организацию. Подъем революционного движения осенью 1905 года перечеркнул планы созыва рабочего съезда, однако эта идея оставалась в тактическом арсенале меньшевиков вплоть до 1917 года.

Большевики, как наиболее революционно настроенная часть социал-демократии, видели альтернативу участия в Думе в подготовке восстания и, естественно, выбирали последнее. Тем более были весьма серьезные основания полагать, что никакой реальной пользы в сложившейся ситуации Дума принести не может. Решение о бойкоте большевиками выборов в Думу принималось на Таммерсфорской конференции (декабрь 1905г.) с большими спорами. Достаточно сказать, что во время заседания Ленин был против бойкота, но поскольку большинство делегатов отвергло эту идею, он изменил свою точку зрения и солидаризовался с «бойкотистами» [64] . Справедливости ради необходимо отметить, что в 1920 году в книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» Ленин признал, что бойкот I Государственной Думы в 1906 году был со стороны большевиков ошибкой.

Таким образом, уже первый опыт введения парламентской системы в России (пусть и урезанной, «ущербной») показал, что, несмотря на общую программу партии, внутри социал-демократии были возможны различные подходы к конкретному воплощению целей и задач партии.

Изменение обстановки и признание собственных ошибок заставили большевиков отказаться  от бойкота II Думы. Но и эта, более левая по составу, Дума рассматривалась ими как «враждебный лагерь», куда партия направляет своих лазутчиков. Меньшевики, как и большевики, оценивали шансы революции и созыва Учредительного собрания оптимистически, но предполагали, что инициативу такого созыва проявит Государственная Дума; допускалось также, что Дума, подталкиваемая массовым движением и создаваемыми снизу органами революционного самоуправления, сама трансформируется в Учредительное собрание [65] .

В I и II Думах были созданы социал-демократические фракции (соответственно во главе с меньшевиками Н.Н.Жорданией и И.Г.Церетели). Максимальное представительство социал-демократов (54) было достигнуто как раз в II Государственной Думе (из них 15 большевиков и 3 сочувствовавших), еще 12 социал-демократов были избраны независимо от партийных организаций и не вошли во фракцию.

IV съезд РСДРП, состоявшийся   1906 года и на котором меньшевики имели численный перевес, жестко связал перспективу развития революции с неизбежным конфликтом между царским правительством и Думой. Причем Дума считалась потенциальным центром революционного движения. Задачей социал-демократов в таком случае должны были стать радикализация других партий, враждебных самодержавию, координация своих действий с либеральной оппозицией. Именно следование данной тактике позволило меньшевистским депутатам I Думы подписать после ее разгона Выборгское воззвание вместе с кадетами. Причем избирательные соглашения с буржуазными партиями, запрещенные IV  съездом, были признаны допустимыми на новых выборах, если налицо опасность победы правых.

Один из «основателей» российской социал-демократии А.Н. Потресов в резолюции, принятой по его предложению II съездом РСДРП, и в своей статье «Наши злоключения» (1904) допускал возможность соглашений с либералами на определенных условиях, главными из которых он считал признание всеобщего избирательного права. Такая тактика, по мнению Потресова, позволила бы социал-демократам осуществить свою идейную гегемонию, «выполнить роль собирательного центра, разделяющего оппозицию по линии демократизма» [66] .

Лидер меньшевиков Ю.О. Мартов, в каком-то смысле соглашаясь с А.Н. Потресовым, писал, что «либералы исторически являются врагами наших врагов и всякий их успех создает новое уязвимое место в цитадели старого режима» [67] .

Большевики не могли не критиковать такую позицию, так как отрицали любое проявление политической преемственности в условиях революционной ломки старого политического строя и обвиняли меньшевиков в «притуплении классовой борьбы», в «распространении конституционных иллюзий». Большевики утверждали, что кадеты являются партией контрреволюционной буржуазии и что как главные носители «конституционных иллюзий» они опаснее «правых. Необходимо отметить, что, по сути, это были тактические расхождения, которым, однако, обе стороны придавали принципиальное значение. Впрочем, некоторые меньшевики (например, Н.Жордания) впоследствии признавались, что они ошибались, преувеличивая в 1906-1907 гг. потенции Государственной Думы и кадетов [68] . Однако, видимо под влиянием меньшевиков, на очередной Таммерфорсской конференции РСДРП в ноябре 1906 года было принято решение о допустимости соглашений РСДРП не только с революционными, но и с оппозиционно-демократическими партиями, под которыми подразумевались и кадеты, вплоть до составления общих списков кандидатов в выборщики [69] .

Таким образом, социал-демократия, несмотря на формальное признание необходимости парламентаризма, из-за специфических российских условий  оказалась не готова к работе в условиях выборов в парламент. Об этом достаточно красноречиво говорит тот факт, что социал-демократия не сразу смогла выработать сколько-нибудь содержательную тактику и свое отношение к выборам в Думу. Мартов в ноябре 1905 года, находясь за границей, в письме к П.Б. Аксельроду признавал, что «прежде всего надо ехать в Россию», отметив, однако: «Конкретного «плана», конечно, не имеем… надо осмотреться и столковаться, как только создаться «5 курия» для первых выборов в Думу, организовать избирательную агитацию» [70] .

Однако, благодаря активным действиям в России, в период первой русской революции РСДРП превратилась в наиболее влиятельную среди рабочих силу. Численность РСДРП выросла с 26 тысяч членов летом 1905 г. до 150 – 170 тысяч к концу революции (с учетом влившихся за это время в ее ряды социал-демократов Польши, Литвы и Латвии, а также членов Бунда). Под влиянием РСДРП находились и появившиеся во время революции профессиональные союзы.

По степени влияния на рабочих с РСДРП могла поспорить лишь партия социалистов-революционеров. В Петербурге на выборах во II Думу по рабочей курии из 272 уполномоченных было 147 социал-демократов и им сочувствовавших, 109 эсеров, два кадета и один правый, но в выборщики прошли только социал-демократы. Вообще во время избирательной кампании РСДРП вела себя очень активно: в Петербурге в это время были распространены 285 тысяч экземпляров социал-демократических листовок 76 тысяч экземпляров брошюр и других изданий партии. Активно проходили в различных городах России проводы депутатов в Думу.

Действия социал-демократической фракции во II  Думе, большинство которой, как уже было сказано, составляли меньшевики, были направлены, прежде всего, на защиту обездоленных слоев. Депутаты требовали создать комиссии с правом контроля за действиями правительственных органов по оказанию помощи голодающим и безработным. Вместе с трудовиками фракция внесла проект о политической амнистии. Использовались самые различные средства – запросы правительству, прямые обращения к населению и т.д. Характерна оценка деятельности фракции социал-демократов, данная В.И.Лениным, который при всем своем негативном отношении к меньшевикам, впоследствии признавал эту фракцию «выдающейся». [71]

    Однако опыт работы в Думе не нашел своего дальнейшего продолжения, что сыграло на рост антипарламентских настроений во всех фракциях социал-демократов. После поражения революции численность РСДРП стала резко сокращаться. Правительство использовало для роспуска Думы провокационное дело о «военном заговоре» депутатов социал-демократической фракции: 31 депутат был осужден на каторгу и ссылку.

    Дальнейшее развитие российского парламентаризма шло по пути уменьшения социал-демократического влияния в представительных органах, обусловленного в основном особенностями третьеиюньского избирательного закона 1907 года [72] . 

На III  конференции РСДРП (Котка, июль 1907 г.) после острой дискуссии было принято решение об участии партии в выборах [73] . Однако в дальнейшем часть большевиков («левые») стали требовать отзыва социал-демократических депутатов из Думы, другая часть настаивала на предъявлении думской фракции РСДРП ультиматума: безоговорочно подчиняться всем решениям ЦК партии или покинуть Думу.

Следует отметить, что период 1907 – 1912 годов является одним из самых напряженных в истории социал-демократии, именно тогда и среди большевиков, и среди меньшевиков происходит раскол, появляется целый ряд партийных групп и фракций («отзовисты», «ультиматисты», «ликвидаторы» и т.д.). Однако поражение революции с особой остротой поставило вопрос об использовании легальных возможностей для политической борьбы, прежде всего думской  трибуны. Избирательные кампании и выборы в Думу служили, помимо агитационных целей, инструментом нелегального партийного строительства. Осознав, что тактика бойкота представительных органов отбрасывает партию на положение нелегальной организации, не участвующей в политической борьбе, в этот период даже Ленин активно выступал за использование партией всех легальных возможностей, начина с Думы, заканчивая кассами взаимопомощи и различными просветительскими обществами [74] . Ленин отмечал в выступлении по организационному вопросу на пражской партийной конференции: «Мы сделали недостаточно в легальных обществах. Надо вырвать их из рук либералов, [вырвать] все легальное движение. Нужно распространять, расширять легальные общества» [75] .

Таким образом, к моменту выборов в III  Думу социал-демократия в целом осознала необходимость и полезность парламентской деятельности для достижения своих целей.

Весьма важно, что  выборы в  Думу проходили при уменьшении избирательной активности пролетариата: например в выборах в IV Думу участвовало около 10 % избирателей-рабочих [76] , результатом стало уменьшение представительства социал-демократов (в III Государственную Думу было избрано 19 социал-демократов, в IV Думу – 14). Такое равнодушие большинства рабочих к парламенту приводило большевиков к убеждению, что в массах сохраняется революционное настроение, что приоритетными должны оставаться внепарламентские формы пролетарской борьбы, направляемые нелегальными организациями.

Необходимо отметить, что важной составной частью социал-демократических депутатов в 1906-1917 гг. была внедумская деятельность – участие в разного рода политических митингах и собраниях, встречах с рабочими и т.д.

Большое влияние на парламентскую деятельность РСДРП оказала и внутрипартийная борьба, обострившаяся после поражения революции. В конце концов, эта борьба привела к разделению и думской фракции на большевистскую и меньшевистскую.

    Работа российской социал-демократии в условиях развивающегося парламентаризма привела к накоплению определенного опыта парламентской деятельности. Практически на всех форумах партии (причем как на большевистских, так и на меньшевистских)  поднимались вопросы об отношении к Думе и к выборам.  На партийных съездах и конференциях выступали с отчетами руководители думских социал-демократических фракций.

    Вместе с тем, лидерами думских фракций не становились реальные лидеры социал-демократической партии (нет также и данных о том, что они хотели бы стать депутатами Думы, впрочем, и избирательные законы  закрывали им доступ в Думу). Более того, анализ состава думских социал-демократических фракций показывает, что из числа депутатов – социал-демократов практически не вышло более или менее крупных фигур социал-демократического движения (можно отметить лишь  Церетели, Дана, Чхеидзе и Жордания). Отмечая этот факт в своих показаниях по делу провокатора Малиновского, В.И. Ленин писал, что «после печального опыта с некоторыми депутатами 1-ой и 2-ой Государственной Думы, нас не удивило, что высокое звание члена Государственной Думы кружит голову и «портит» иногда людей» [77] .

    С другой стороны, в условиях, когда профессиональным революционерам доступ в Думу был закрыт, РСДРП утратила бы ведущие позиции в рабочем движении, если бы ее не представляли в Думе рабочие. Третьеиюньский вариант куриальной системы выборов гарантировал избрание минимального числа рабочих (по одному от шести промышленных губерний), однако и здесь первичный отбор во многом определялся не столько образовательным уровнем ил ораторскими способностями кандидатов, сколько полицейскими требованиями. Именно эти объясняется тот факт, что за всю историю российского парламентаризма социал-демократы смогли провести в Думу лишь одного бесспорно талантливого рабочего-оратора – Р.В. Малиновского. Но и этот факт нельзя признать положительным, поскольку именно этот депутат оказался агентом царской охранки.

Депутатам-рабочим оказывалась постоянная помощь, тексты их выступлений в Думе, а также законопроекты составляли «сведущие лица» или находящиеся в эмиграции лидеры РСДРП. Еще одной формой содействия депутатам-рабочим было создание при фракциях комиссий из авторитетных представителей крупнейших рабочих коллективов и профсоюзов, однако, состав этих комиссий (как, впрочем, и «сведущих лиц») постоянно менялся из-за арестов [78] . 

    Характерно, что внутри социал-демократии сложилось два типа взаимоотношений между партией думской фракцией. Один тип представляло большевистское направление. Для них было характерно полное подчинение деятельности думской фракции партии. Причем, в этом случае нарушалось требование закона, согласно которому депутаты Государственной Думы пользовались «полной свободою суждений и мнений по делам, подлежащим ведению Думы».

    Иную модель взаимоотношений с думской фракцией выстраивали меньшевики. Ориентируясь на идеалы европейской социал-демократии, меньшевики признавали необходимость тесной связи парламентского представительства с партией, однако меньшевики не могли допустить возможность абсолютного контроля за деятельностью думской фракции.

Следствием борьбы этих двух подходов к взаимоотношению партии и социал-демократической думской фракции стало то, что социал-демократическая фракция III Думы, состоящая в основном из сторонников меньшевиков, сразу после выборов объявила себя автономной группой, решающей все вопросы думской работы самостоятельно, лишь  «прислушиваясь к голосу партии», эта же фракция отвергла проект декларации, подготовленной для нее объединенным ЦК РСДРП [79] .

    Разногласия в вопросах думской тактики и отношения к парламентаризму в целом окончательно прояснились после выхода книги В.И. Ленина «Государство и революция», в которой утверждалось, что новое государство будет, с одной стороны, диктатурой пролетариата, допускающей некоторые ограничения свободы, а с другой, - полугосударством, лишенным не только признаков буржуазной демократии (разделение властей, всеобщее избирательное право и т.д.), но и некоторых черт всякой государственности. Отсюда предрешенность разгона большевиками Учредительного Собрания, хотя лозунг созыва этого органа эксплуатировался на протяжении всего 1917 года. По всей видимости, в этом выразилось своеобразие понимания необходимости парламентаризма социал-демократией, заложенное еще на стадии ее возникновения.

Таким образом, развитие российской социал-демократии как политической партии было тесно связано с развитием парламентской системы России. Более того, исходя из современной теории политической партии, можно сделать вывод о том, что именно асинхронность и неравномерность развития политических партий России (прежде всего социал-демократии) и парламентской системы обусловила неизбежность того, что творцом и основой социал-демократической партии стала интеллигенция.

Отсутствие в России парламентских учреждений в период зарождения социал-демократии толкало последнюю с пути западноевропейских социал-демократических партий, партий, которые впоследствии стали чисто парламентскими, на путь строго законспирированных иерархически построенных организаций. Тем более в России опыт построения и деятельности таких организаций уже был (народовольческие организации). В условиях жесткого противодействия со стороны государства и невозможности вести широкую работу в массах без риска потерять организацию, без зависимости от широких масс населения (что было бы невозможно при парламентской системе), внутри социал-демократии вызревало централистское направление, стремящееся сохранить организацию в столь тяжелых условиях. Однако, при изменениях ситуации, это направление не всегда адекватно могло реагировать на вызовы политической реальности. Так, социал-демократам потребовалось определенное время, чтобы понять необходимость легальной деятельности, хотя полная переориентация так и не произошла. С другой стороны,  необходимо отдать должное и руководителю большевистской части партии, усилиями которого, партия была не просто отражением социально-политических реалий России, а, приобретя новое качество, стала действительно новой организацией, в каком-то смысле «партией нового типа», если за старый тип партий принять западноевропейские парламентские партии.

Однако, по всей видимости, годы подполья и практической бесконтрольности наложили неизгладимый отпечаток на социал-демократическую партию, особенно на большевистскую ее часть.

Анализ показывает, что российской социал-демократии до 1917 года  был свойственен плюралистический  характер: внутри социал-демократии существовало несколько относительно самостоятельных, идентифицирующих себя таковыми, групп (большевики, меньшевики, «примиренцы», «межрайонцы», «отзовисты», «ликвидаторы», интернационалисты, «оборонцы»).

Подобное разнообразие позволяет говорить о достаточно гибкой структуре  политического движения, тем более что между этими группами и группками существовал широкий и активный обмен идеями, литературой, людьми, поскольку социал-демократы часто переходили из одной группы в другую.

Таким образом, если сначала именно отсутствие парламента сделало российскую социал-демократию интеллигентской партией, слабо связанной с рабочими массами, то впоследствии именно парламентская деятельность приблизила  социал-демократию к полноценной политической партии. Однако, как уже отмечалось выше, части российской социал-демократии подобного было недостаточно, что и привело к возникновению коммунистической партии, отвергающей буржуазный парламентаризм. Как показала история, опыт работы социал-демократии в первом российском парламенте оказался невостребованным.

В заключении необходимо отметить, что процесс генезиса и развития концепции  социал-демократии в России являлся частью общего процесса становления политической системы страны, в этом контексте споры социал-демократов о понятии «партия», о ее организационном устройстве, практика  форм и методов политической борьбы,  использования парламентаризма являются чрезвычайно важными для формирования общего политического смыслового поля и российского политического пространства в целом. Учитывая, что это смысловое поле подвергалось жесткой направленной коррекции в 20-80-е годы, его реконструкция позволяет восстановить не просто традиции социал-демократического движения, но и часть традиций и принципов  специфического российского политического процесса, что необходимо для понимания особенностей современного политического развития России.